Изложение: Илья Григорьевич Эренбург. Оттепель
Изложение: Илья Григорьевич Эренбург. Оттепель
В клубе крупного промышленного города — аншлаг. Зал
набит битком, люди стоят в проходах. Событие незаурядное: опубликован роман
молодого местного писателя. Участники читательской конференции хвалят
дебютанта: трудовые будни отражены точно и ярко. Герои книги — воистину герои
нашего времени.
А вот об их «личной жизни» можно поспорить, считает
один из ведущих инженеров завода Дмитрий Коротеев. Типического здесь ни на
грош: не мог серьезный и честный агроном полюбить женщину ветреную и
кокетливую, с которой у него нет общих духовных интересов, в придачу — жену
своего товарища! Любовь, описанная в романе, похоже, механически перенесена со
страниц буржуазной литературы!
Выступление Коротеева вызывает жаркий спор. Более
других обескуражены — хотя и не выражают этого вслух — ближайшие его друзья:
молодой инженер Гриша Савченко и учительница Лена Журавлева (ее муж — директор
завода, сидящий в президиуме конференции и откровенно довольный резкостью
критики Коротеева).
Спор о книге продолжается на дне рождения Сони
Пуховой, куда приходит прямо из клуба Савченко. «Умный человек, а выступал по
трафарету! — горячится Гриша. — Получается, что личному — не место в
литературе. А книга всех задела за живое: слишком часто еще мы говорим одно, а
в личной жизни поступаем иначе. По таким книгам читатель истосковался!» — «Вы
правы, — кивает один из гостей, художник Сабуров. — Пора вспомнить, что есть
искусство!» — «А по-моему, Коротеев прав, — возражает Соня. — Советский человек
научился управлять природой, но он должен научиться управлять и своими
чувствами…»
Лене Журавлевой не с кем обменяться мнением об
услышанном на конференции: к мужу она уже давно охладела, — кажется, с того
дня, когда в разгар «дела врачей» услышала от него: «Чересчур доверять им
нельзя, это бесспорно». Пренебрежительное и беспощадное «им» потрясло Лену. И
когда после пожара на заводе, где Журавлев показал себя молодцом, о нем с
похвалой отозвался Коротеев, ей хотелось крикнуть: «Вы ничего не знаете о нем.
Это бездушный человек!»
Вот еще почему огорчило её выступление Коротеева а
клубе: уж он-то казался ей таким цельным, предельно честным и на людях, и в
беседе с глазу на глаз, и наедине с собственной совестью…
Выбор между правдой и ложью, умение отличить одно от
другого—к этому призывает всех без исключения героев повести время «оттепели».
Оттепели не только в общественном климате (возвращается после семнадцати лет
заключения отчим Коротеева; открыто обсуждаются в застолье отношения с Западом,
возможность встречаться с иностранцами; на собрании всегда находятся смельчаки,
готовые перечить начальству, мнению большинства). Это и оттепель всего
«личного», которое так долго принято было таить от людей, не выпускать за дверь
своего дома. Коротеев — фронтовик, в жизни его было немало горечи, но и ему
этот выбор дается мучительно. На партбюро он не нашел в себе смелости
заступиться за ведущего инженера Соколовского, к которому Журавлев испытывает
неприязнь. И хотя после злополучного партбюро Коротеев изменил свое решение и
напрямую заявил об этом завотделом горкома КПСС, совесть его не успокоилась: «Я
не вправе судить Журавлева, я — такой же, как он. Говорю одно, а живу
по-другому. Наверное, сегодня нужны другие, новые люди — романтики, как
Савченко. Откуда их взять? Горький когда-то сказал, что нужен наш, советский
гуманизм. И Горького давно нет, и слово «гуманизм» из обращения исчезло — а
задача осталась. И решать её — сегодня».
Причина конфликта Журавлева с Соколовским — в том, что
директор срывает план строительства жилья. Буря, в первые весенние дни
налетевшая на город, разрушившая несколько ветхих бараков, вызывает ответную
бурю — в Москве. Журавлев едет по срочному вызову в Москву, за новым
назначением (разумеется, с понижением). В крахе карьеры он винит не бурю и тем
более не самого себя — ушедшую от него Лену: уход жены — аморалка! В старые
времена за такое… И еще виноват в случившемся Соколовский (едва ли не он поспешил
сообщить о буре в столицу): «Жалко все-таки, что я его не угробил…»
Была буря — и унеслась. Кто о ней вспомнит? Кто
вспомнит о директоре Иване Васильевиче Журавлеве? Кто вспоминает прошедшую
зиму, когда с сосулек падают громкие капли, до весны — рукой подать?..
Трудным и долгим был — как путь через снежную зиму к
оттепели — путь к счастью Соколовского и «врача-вредителя» Веры Григорьевны,
Савченко и Сони Пуховой, актрисы драмтеатра Танечки и брата Сони художника
Володи. Володя проходит свое искушение ложью и трусостью: на обсуждении
художественной выставки он обрушивается на друга детства Сабурова — «за
формализм». Раскаиваясь в своей низости, прося прощения у Сабурова, Володя
признается себе в главном, чего он не осознавал слишком долго: у него нет таланта.
В искусстве, как и в жизни, главное — это талант, а не громкие слова об
идейности и народных запросах.
Быть нужной людям стремится теперь Лена, нашедшая
вновь себя с Коротеевым. Это чувство испытывает и Соня Пухова — она признается
самой себе в любви к Савченко. В любви, побеждающей испытания и временем, и
пространством: едва успели они с Гришей привыкнуть к одной разлуке (после
института Соню распределили на завод в Пензе) — а тут и Грише предстоит
неблизкий путь, в Париж, на стажировку, в группе молодых специалистов.
Весна. Оттепель. Она чувствуется повсюду, её ощущают
все: и те, кто не верил в нее, и те, кто её ждал — как Соколовский, едущий в
Москву, навстречу с дочерью Машенькой, Мэри, балериной из Брюсселя, совсем ему
не знакомой и самой родной, с которой он мечтал увидеться всю жизнь.
|