Реферат: Культурная политика тиранов

Расцвет аристократической поэзии продолжался вплоть до V века, однако между господством знати и народным государством есть переходный этап — тирания, которая для истории образования оказалась не менее плодотворной, нежели для государственного развития, и потому здесь нужно отвести ей место, после того как мы уже много раз упоминали о ней. Сицилийская тирания, для представителей которой — Гиерона и Ферона — Пиндар написал свои великие стихотворения, есть особое самостоятельное явление — это видел уже Фукидид [1]. На этом форпосте эллинского мира перед лицом все более расширяющейся торговой и военно-морской мощи Карфагена единовластие дольше всего удержалось на греческой почве, в то время как в самой Элладе с падением Писистратидов в Афинах в 510 году этот период политического развития был окончательно завершен. Сицилийская тирания зиждилась на совершенно иных предпосылках, нежели выросшая из внутриполитических потребностей тирания метрополии и восточных греческих колоний. Она была, по меньшей мере, настолько же военным и внешнеполитическим показателем торгового империализма больших и могущественных сицилийских городов, как Акрагант, Гела и Сиракузы, насколько и побочным явлением разложения прежнего господства знати и выдвижения народной массы на первый план. И позднее сицилийская тирания Дионисиев после полувека демократического развития с внутренней необходимостью вновь образовалась из национальных оснований, что в глазах Платона давало ей право на существование [2].

Но вернемся оттуда в Афины и богатые города на Истме и проследим их положение к середине VI века, — именно там и тогда в метрополии развитие стремительно и неудержимо шло к тирании. Афины стали последним этапом этого развития, и Солон в своих поздних стихотворениях видел, как оно сначала приближается и наконец становится действительным фактом, спустя значительное время после того как он все это предсказал [3]. Будучи сам сыном аттической знати, он отважно порвал с наследственными воззрениями своей касты и предначертал в своих законах, представил в своих стихах и воплотил на примере собственной деятельности новый образ человеческой жизни, исполнимость которого больше не зависела от привилегий крови и достояния. При всех его призывах к справедливости по отношению к угнетенному трудящемуся люду ничто не было ему менее близко, чем демократия, которая потом почитала его своим отцом. Он желал лишь нравственного и хозяйственного оздоровления основ древнего аристократического государства, о чьей близкой гибели он первоначально, конечно, и не думал. Однако знать ничему не научилась ни у истории, ни у Солона. После того, как он оставил государственные дела, партийная борьба разгорелась с новой силой.

Список архонтов дал понять уже Аристотелю, что в эти десятилетия, о которых нам практически ничего не известно, должны были иметь место многочисленные противозаконные нарушения государственного порядка, потому что есть годы вообще без архонтов, а один пытался продлить свои полномочия на два года [4]. Знать побережья, внутренних местностей и более бедных гористых округов Аттики, так называемой диакрии, разделилась на три группировки, во главе которых стояли наиболее влиятельные роды [5]. Каждая из них стремилась найти приверженцев и в народе. Очевидно, что последний начинал становиться фактором, с которым приходилось считаться, хотя — или же поскольку — он, при своем глубочайшем недовольстве, был политически неорганизован и лишен вождей. Писистрат, лидер аристократической группировки диакрийцев, с большой ловкостью сумел поставить другие роды, которые, как, например, Алкмеониды, были гораздо богаче и могущественнее его, в неблагоприятную ситуацию, опершись на народ и делая ему уступки. После того как он совершил несколько неудачных попыток захватить власть и неоднократно оказывался в изгнании, ему в конечном итоге удалось с помощью личных телохранителей, вооруженных не по-военному — копьями, — а крепкими дубинками, добиться господства и так укрепить его за время долгого правления, что он мог, умирая, без помех передать ее в наследство своим сыновьям [6].

Тирания имеет величайшее значение как духовное явление времени, а также как движущая сила глубинного процесса в истории образования, который начался вместе с разложением господства аристократии и переходом политического влияния к гражданской общине в VI веке [7]. На примере аттической тирании, — о ней мы располагаем наиболее точными сведениями, — это можно наблюдать как на типичном примере, и потому мы должны подробнее остановиться на ней. Но прежде нужно дать обзор предшествующего развития этого своеобразного социального явления в остальной Греции.

К сожалению, о тирании в большинстве городов, где засвидетельствовано ее существование, мы не знаем больше ничего, кроме имен и отдельных деяний ее обладателей. О том, как и по каким причинам она возникла нам редко удается что-нибудь узнать, и еще реже — о личностях тиранов и характере их господства. Но удивительная регулярность, с какой это явление, начиная с VII века, появляется во всем эллинском мире [8], дает основания заключить о сходных причинах. В более известных нам случаях VI века происхождение тирании связано с большими социально-экономическими переворотами того времени, о воздействии которых в рамках нашей традиции мы узнаем прежде всего благодаря Солону и Феогниду [9]. Все большее распространение денежного хозяйства наряду и вместо натурального революционно воздействовало на землевладение знати, которое до сего момента было основой политического порядка. Закосневшая в прежней хозяйственной форме знать теперь во многом проигрывала обладателям новых состояний, выросших из ремесла и торговли, и хозяйственная переориентация части прежнего правящего слоя, переключившейся на торговлю, создала новые пропасти между самыми древними родами. Некоторые семьи разорялись и не были больше в состоянии должным образом поддерживать свое общественное положение, как сообщает Феогнид; другие, как Алкмеониды в Аттике, концентрировали в своих руках такое богатство, что их чрезмерное влияние было невыносимо даже товарищам по сословию и они сами больше не могли противостоять соблазну оформить его также политически. Обремененные долгами мелкие крестьяне и арендаторы на земельных угодьях знати из-за сурового долгового законодательства, дававшего землевладельцам все права над их крепостными [10], радикализировались, и недовольные аристократы, сделавшись вождями этой политически беспомощной массы, могли легко захватить власть. Усиление приверженцев знатных землевладельцев слоем нуворишей-выскочек, во все времена одинаково несимпатичным, с политической и моральной точки зрения был сомнительным выигрышем [11], поскольку пропасть между неимущей массой и старым образованным слоем только углублялась, превращаясь в брутальный чисто материальный контраст между бедностью и богатством, что давало неисчерпаемый материал для агитации. Существование тиранов стало возможным в силу того, что демос без их водительства не мог стряхнуть с себя гнетущее господство знати, но по большей части вполне довольствовался ниспровержением последнего [12], ибо позитивная цель суверенной власти "свободного народа" была еще далека для веками приученной к служению и покорности массы. Она была к ней еще менее способна, нежели во времена великих демагогов, без которых и позднее она не могла обойтись и последовательность которых Аристотель в "Афинской политии" с полным правом будет использовать как путеводную нить в истории аттической демократии, совершенно справедливо заявляя, что с исторической точки зрения она — наследница тех, кто изначально были ее вождями [13].

Мы сталкиваемся с тиранией практически одновременно в метрополии, в Ионии и на островах, где, естественно, прежде всего хотелось бы искать ее истоки, исходя из условий духовного и политического развития [13]. В Милете, Эфесе, на Лесбосе и на Самосе около 600 года или немного позднее мы обнаруживаем, что политическая власть находится в руках знаменитых тиранов, которые, как правило, поддерживают связи со своими коллегами в Элладе. Ведь тираны, хотя они и являются чисто внутриполитическим явлением или, может быть, именно поэтому, изначально связаны друг с другом узами солидарности, часто опирающимися на брачные. Таким образом они предвосхищают столь обычную в V веке идеологическую солидарность демократий и олигархий. При этом в первый раз возникает — что весьма примечательно — дальновидная внешняя политика, которая, например, в Афинах, Коринфе и Мегаре приводит в том числе к основанию колоний. Для этих колоний типично, что они находятся в более тесных отношениях с метрополией, чем более ранние образования того же типа. Так, Сигей непосредственно служит афинским опорным пунктом на Геллеспонте, и Периандр создает для Коринфа аналогичные опорные пункты в Ионийском море в Керкире, которую он подчиняет, и во фракийской местности — в только что основанной Потидее. В Греции во главе движения стоят Коринф и Сикион, за которыми позднее последуют Мегара и Афины. Афинская тирания пришла к власти с помощью наксосского тирана, которого, в свою очередь, потом поддерживал Писистрат. На Эвбее тирания также водворилась довольно рано. Несколько позднее она утверждается в Сицилии, где ей предстояло развернуться с величайшей силой. Единственный крупный сицилийский тиран VI века — Фаларид из Акраганта, который положил начало расцвету этого города. В Греции самая значимая фигура среди тиранов, без сомнения, Периандр из Коринфа — при всем том хорошем, что можно сказать и о Писистрате. Его отец Кипсел после падения аристократической власти Бакхиадов основал новую династию, продержавшуюся в течение нескольких поколений. Ее блистательным периодом было правление Периандра. В то время как историческое значение Писистрата заключалось в том, что он подготовил будущее величие Афин, Коринф благодаря Периандру взошел на такую высоту, на которой не удержался после его смерти и которой никогда не мог себе вернуть впоследствии.

В других местностях Греции удержалась аристократия. Как ранее, так и потом она опиралась на землевладение, а в некоторых местах, как в специализирующейся на торговле Эгине, — еще и на значительные состояния. Нигде тирания не продержалась дольше, чем два-три поколения. По большей части ее вновь свергала политически опытная и целеустремленная аристократия, которой, правда, редко приходилось воспользоваться плодами переворота: чаще всего власть вскоре переходила к народу, как в Афинах. Основная причина падения тиранов заключается, как правило, — по объяснению Полибия в его теории о круговороте типов государственного устройства [15], — в неспособности сыновей и внуков, которые наследуют только власть своих отцов, но лишь в редких случаях их интеллектуальную силу, к управлению, а также в злоупотреблении приобретенной благодаря народной поддержке властью, приводящем к деспотическому произволу.

Тирания становится пугалом для народа в руках свергнутой аристократии, унаследованным от нее ее демократическими преемниками. Но ненависть к тиранам — лишь одна сторона непосредственно последовавшей реакции и боевого настроя. В каждом греке, по остроумному выражению Буркхардта, сидит тиран, и быть тираном для каждого — настолько естественная мечта о счастье, что Архилох не может лучше охарактеризовать своего довольного сапожника, чем упоминанием того обстоятельства, что тот не стремится к тирании [16]. Грекам единоличное правление мужа с действительно выдающимися качествами всегда представлялось "сообразным природе" (Аристотель), и они подчинялись ему более или менее добровольно [17].

Древнейшая тирания — промежуточное звено между патриархальным царством незапамятных времен и демагогией демократического периода. При поддержании внешних форм аристократического государства властитель старался сосредоточить как можно больше полномочий в своих руках и в кругу своих приверженцев; при этом он опирался на небольшую, но боеспособную военную силу. Государства, самостоятельно не выработавшие работоспособного и законного порядка, выражающего волю всей общины или подавляющего большинства, могут управляться лишь вооруженным меньшинством. Непопулярность этого длительного, явного и, несмотря на долгую привычку, не становящегося слаще принуждения тиран должен был попытаться уравновесить неловким сохранением внешних форм замещения должностей, систематическим приучением к личной лояльности и направленной на благо народа хозяйственной политикой. Писистрат иногда даже сам представал перед судом, если его впутывали в какие-либо тяжбы, чтобы доказать неограниченное господство права и закона, что производило на народ большое впечатление [18]. Старые знатные роды всеми способами принижались, особо опасные конкуренты отправлялись в ссылку или получали почетные поручения за пределами страны, как, например, Мильтиад, которого Писистрат как бы поддерживал в похвальном деле завоевания и колонизации Херсонеса. Впрочем, и сам он хотел, чтобы народ не концентрировался в городе и не превращался в опасную организованную массу. Как хозяйственные, так и политические причины побуждали Писистрата покровительствовать жителям сельской местности, что сделало его там очень популярным. Тиранию еще много лет спустя называли "жизнью при Кроносе", т. е. золотым веком [19], и циркулировало немало симпатизирующих анекдотов о личном появлении властителя в деревнях и его общении с простым трудящимся народом, чье сердце он навсегда завоевал обходительностью и низкими налогами [20]. Политический ум и подлинный крестьянский инстинкт неразрывно слились в этой политике. Писистрат избавлял людей даже от труда приходить в город по своим судебным делам, поскольку как мировой судья он регулярно являлся в село и проводил там судебные разбирательства [21].

Такой наглядный образ внутренней политики тиранов мы, к сожалению, можем нарисовать только для Писистрата, да и то лишь потому, что уже Аристотель на основании старых аттических хроник, которыми он пользовался, описал его таким образом [22]. Нельзя игнорировать в этом образе сильный экономический аспект. Он, собственно, и является решающим, вся политика — это только вынужденные меры, рассчитанные для определенного момента. Привлекательная сторона нового положения — это успех, который, однако, может быть приписан только режиму личной неограниченной власти действительно одаренного человека, который все свои силы отдает на службу народному благу. Можно усомниться в том, что так было повсюду, но и такую форму, как тирания, мы должны судить по ее лучшим представителям. Если оценивать по успеху, она была периодом стремительного и счастливого подъема.

В духовном аспекте можно сравнить появление тирании в политическом процессе VI века с ее политическими антагонистами — законодателями и эсимнетами, которые в некоторых местах водворились с необычайными полномочиями, чтобы создать прочные установления или привести в порядок запутанную ситуацию. Эти мужи воздействовали на общую культуру, в основном, создавая идеальную законодательную норму, не исключавшую политической активности граждан, в то время как тиран не допускал инициативы отдельных лиц и повсюду действовал сам. Тиран — не воспитатель гражданской общины в духе всеобщей политической арете, но он становится образцом в другом смысле. Он — прототип позднейшего государственного человека-лидера, хотя ему недостает еще ответственности последнего. Он впервые дает пример предусмотрительного и дальновидного расчета целей и средств планомерной деятельности как вовне, так и внутри, а стало быть, истинной политики. Тиран — специфическая форма проявления пробуждающейся духовной индивидуальности в государственной сфере, каковыми в соседних сферах являются поэт и философ. Когда позднее, в IV веке, возникает общий интерес к значительным личностям и появляется новый литературный жанр биографии, поэты, философы и тираны становятся его излюбленными предметами изображения [23]. Среди так называемых семи мудрецов, достигших знаменитости к началу VI века, наряду с законодателями, поэтами и другими людьми того же рода есть и тираны, как Периандр и Питтак [24]. В особенности характерно то, что практически все поэты того времени живут при дворах тиранов. Индивидуальность еще не стала массовым явлением, т. е. всеобщим духовным опошлением, — это еще истинная внутренняя независимость. Вот почему самостоятельные умы пытаются вступить в контакт друг с другом.

Сосредоточение культуры в таких центрах приводит к мощному росту интенсивности духовной жизни, которая не ограничивается узким кругом творцов, а распространяется на все окружение. Такого рода было воздействие мусических дворов Поликрата Самосского, сыновей Писистрата в Афинах, Периандра в Коринфе, Гиерона в Сиракузах, — если называть лишь самые блистательные имена. В Афинах мы знаем ситуацию эпохи тиранов несколько ближе и можем оценить, что значит влияние двора властителя для искусств, поэзии и религиозной жизни в развитии Аттики. Здесь творят Анакреон, Симонид, Пратин, Лас, Ономакрит. Здесь — начатки комических и трагических представлений, напряженной музыкальной жизни V века, исполнения гомеровских поэм, которое Писистрат включил в программу блистательного новоучрежденного праздника всей нации — Панафинейских игр, начатки великих дионисийских торжеств, сознательной художественной жизни Аттики в пластике, архитектуре и живописи. В то время Афины впервые обрели свой характер города Муз, который затем сохраняли в течение долгого времени. Дух предприимчивости и возросшая потребность в наслаждениях распространяются от двора тирана. Гиппарх, младший сын Писистрата, изображен в одноименном диалоге, дошедшем до нас в платоновском корпусе [25], но неподлинном, как первый эстет, а по словам Аристотеля [26], он "эротик и любитель искусств". Трагично, что кинжал тираноубийц в 514 году поразил именно этого политически безобидного, жизнерадостного человека [27]. Пока он жил, было хорошо и поэтам, причем не только тем, кто, как Ономакрит, подделывал в интересах династии изречения оракулов или давал пищу модному увлечению двора новой таинственно-мистической религиозностью, изготовляя целые эпические поэмы под именем Орфея. Это вызвало такой скандал, что в конечном итоге тираны были вынуждены отказать в поддержке скомпрометированному человеку, и только в изгнании они нашли друг друга [28].

Но скандальная афера не уменьшает заслуг династии перед литературой. С этого времени на аттических симпосиях не иссякает поток поэзии и мусического культа всевозможных жанров. Честолюбивые тираны хотят, чтобы их прославляли как победителей в колесничном беге на национальных эллинских играх. Они оказывают попечение всем видам агонального духа. Таким образом они становятся мощными рычагами подъема общей культуры в жизни своего времени. Утверждали, что грандиозное развитие религиозных празднеств и забота об искусствах — типические черты греческого тирана — исходят только из намерения отвадить неспокойную массу от политики и дать ей безопасные развлечения. Даже если такие побочные намерения и имели место, все же сознательное сосредоточение на этой задаче доказывает: такого рода занятия были тогда существенной частью общинного бытия и публичной деятельности. Тиран заявлял о себе таким способом как об истинном "политике" и одновременно развивал в гражданах ощущение величия и достоинства родного города. Хотя общественный интерес к этим вещам и не был совершенной новостью, но благодаря систематической поддержке властей и значительным вложенным средствам он неожиданно вырос до громадных размеров. Государственное попечение о культуре было признаком расположения тиранов к народу. Позднее, после их свержения, оно перешло к демократическому государству, которое в этом всего лишь следовало примеру своих предшественников, и отныне высокоразвитый государственный организм вообще немыслим без планомерной деятельности в этом направлении. Правда, тогда эти культурные задачи государства состояли преимущественно в преображении религии средствами искусства и в оказываемом властителем покровительстве художникам, так что эти благородные обязанности не приводили государство к конфликту с самим собой. Это было бы возможно лишь со стороны поэзии, если бы она глубже проникла в общественную жизнь и мысль, нежели лирики при дворах тиранов, или со стороны науки и философии, которых в то время в Афинах еще не было. О связях древней тирании с философами нам ничего не известно. Тем больший вклад она внесла в дело всеобщего распространения и общественной значимости искусств, а также мусического и гимнастического образования народа.

Если нам кажется, что в меценатстве тиранов эпохи Ренессанса и позднейших княжеских дворов, при всех их заслугах перед духовной жизнью своего времени, все же было что-то форсированное и что эта разновидность культуры не была поистине зрелой и не пустила глубоких корней ни в аристократии, ни в народе, будучи скорее роскошной забавой узкого слоя, то не следует забывать, что нечто подобное было уже у греков. Дворы греческих тиранов в конце архаической эпохи были дворами первых Медичи [29], также и в том смысле, что они наслаждались образованностью как чем-то совершенно отдельным от остальной жизни, как сливками возвышенного человеческого бытия и щедрою рукою раздаривали их народу, которому подобные вещи были чужды. Знать никогда этого не делала, но культура, которой она обладала, и не поддается переносу таким способом. В этом заключается причина того, что, даже утратив свое политическое могущество, аристократия надолго сохранила свою значимость для образования народа. Однако это, конечно, объясняется сущностью духовной сферы как таковой: она всегда легко обособляется и создает себе собственный мир, где находит более благоприятные внешние условия для творчества и действия, чем среди жестокой и равнодушной борьбы повседневной жизни. Отмеченные духовными дарами любят обращаться к сильным мира сего или, как выражается Симонид — самый значительный участник писистратовского кружка, — мудрые должны идти к дверям богатых. Постепенно утончаясь, искусство и наука все больше поддаются искушению придерживаться общества немногих знатоков и быть доступными только для них. Кроме того, чувство собственной избранности побуждает обе стороны к союзу, даже если они и презирают друг друга.

Так было в конце VI века в Греции. Вследствие развития духовной жизни Ионии, в общем и целом поэзия к концу архаической эпохи уже нигде не является больше социально обусловленным явлением. Феогнид и Пиндар, убежденные поэты аристократии, составляют исключение; они в этом смысле современны и родственны Эсхилу, чья почва — аттическое государство эпохи персидских войн. Эти поэты — пусть даже исходя из различных предпосылок — знаменуют преодоление всего виртуозного искусства эпохи тиранов, по отношению к которой они находятся в том же положении, что и Гесиод и Тиртей — к эпосу позднейших рапсодов. Художники, собранные в окружении Поликрата Самосского, Периандра Коринфского и сыновей Писистрата Афинского, музыканты и поэты типа Анакреона, Ивика, Симонида, Ласа, Пратина, вместе с их коллегами-скульпторами и архитекторами, суть именно "художники" в точном смысле слова, самодовлеющее племя, люди завораживающего мусического дарования, которым по плечу любая задача и которые с уверенностью держатся в любом обществе, однако нигде не укореняются. Когда самосский двор закрывает свои двери, и тиран Поликрат гибнет от персидского меча, Анакреон поселяется при дворе Гиппарха в Афинах, который приказывает доставить его на пентеконтере; когда же и последний отпрыск Писистратидов вынужден покинуть Афины и отправиться в изгнание, Симонид переселяется в Фессалию, к княжескому двору Скопадов, пока там не рушится крыша парадного зала и под ней не погибает вся семья. Почти символично, что предание и здесь называет Симонида единственным спасшимся в этих обстоятельствах. Восьмидесятилетним старцем он отправляется ко двору тирана Гиерона в Сиракузы. Образование, которое представляли эти художники, было во всем подобно образу их жизни. Оно могло развлечь и очаровать такой умный и любящий красоту народ, как афиняне, но в глубине души оно не могло его затронуть. Как надушенные ионийские одежды и роскошные прически со вставленными в волосы золотыми цикадами были модными украшениями аттических мужчин в эти последние десятилетия перед Марафоном, так украшает изобразительное искусство и благозвучная поэзия ионийцев и пелопоннесцев при дворах тиранов город Афины. Они наполнили воздух всевозможными мусическими веяниями и интеллектуальным богатством всех греческих племен, создав таким образом атмосферу, в которой мог вырасти великий аттический поэт, который оказался вровень с гением своего народа в его роковой час.

Примечания

1. Фукидид (I, 17) оценивает период греческой истории, связанный с деятельностью так называемых тиранов, с точки зрения размаха их военных предприятий и силовой политики, приходя к выводу, что их эпоха в этом отношении не выдерживает сравнения с современными демократическими Афинами времен Перикла, поскольку тираны предпринимали только локальные операции против своих соседей. Среди них сицилийские тираны располагали самой большой властью. Фукидид добавляет (I, 18, 1), что после того как военно-политическая интервенция Спарты покончила с тиранией в Афинах и во всех других местах в Греции, эта форма правления сохранилась только в Сицилии. О тиранах вообще см. H. G. Plass, Die Tyrannis in ihren beiden Perioden bei den alten Griechen, Bremen, 1852, и P. N. Ure, The Origin of Tyranny, Cambridge, 1922.

2. Plat. Epist. VIII, 353 A слл.

3. Sol. frg. 3, 18; 8, 4; 10, 3–6. Подобным образом Феогнид (40 и 52) предсказывает, что конфликт, противопоставивший в VI веке древнюю знать и поднимающиеся массы Мегары, в конечном итоге приведет к господству тирании.

4. Arist., Resp. Ath., 13, 1.

5. Arist., Resp. Ath., 13, 4–5.

6. Herod. I, 59; Arist., op. cit., 14.

7. Как и слово "софист", которое начинают употреблять в то же время, слова "тираннос" и "монархос" не имеют еще отрицательного оттенка, который они обретут несколько позднее. Эти обозначения отличают этих "новых людей" от царей прежних эпох. Тираны пытались — насколько это было вообще возможно — поддерживать республиканские формы. См. K. J. Beloch, Griechische Geschichte, I, 1 (Berlin, 21924), S. 355 слл.

8. Первое упоминание "тиранна" относится к середине VII века; должно быть, оно заключалось в знаменитом стихотворении Архилоха (frg. 22 Diehl).

9. См. соответствующие главы этой книги — VIII и X.

10. Arist., Resp. Ath., 2, 2; ср. Sol. frg. 24, 7–15 Diehl.

12. Писистрат представлен как враг богатых и древней знати, но как друг людей из народа — Arist., Resp. Ath., 16. 13. Ср. Arist. op. cit., 28 et passim.

14. См. прим. 8.

15. Pol. fr. h., VI, 7. Вырождение потомства Полибий рассматривает как причину не только тирании и монархии, но и аристократии (VI, 8, 6). Эта мысль, по всей видимости, позаимствована из "Государства" Платона.

16. См. прим. 8.

17. Arist., Pol., III, 17, 1288a 28. Но тираническое правление "вопреки природе", 1287b 39.

18. Arist., Resp. Ath., c. 16.

19. Ibid., 16, 7.

20. Ibid., 16, 6.

21. Ibid., 16, 5.

22. Прямой источник "Афинской политии" Аристотеля в том, что касается тирании Писистратидов, — как представляется, Atthis старшего современника Андротиона, ученика Исократа. См. Wilamowitz, Aristoteles und Athen I, Berlin, 1893, S. 260 слл.

23. Это установил F. Leo, Die griechisch-römische Biographie, Leipzig, 1901, ср. S. 109 слл.

24. Питтака народ подавляющим большинством назначил эсимнетом Митилены (Arist., Pol., III, 14, 1285b 1); это не помешало аристократической оппозиции, руководимой Антименидом и его братом, лирическим поэтом Алкеем, рассматривать его как тирана.

25. Hipparch. 228 B слл.

26. Arist., Resp. Ath., 18, 1.

27. В своем знаменитом отступлении Фукидид показывает, что популярная традиция ошибается, утверждая, будто Гиппарх (тот из сыновей Писистрата, кто был убит) руководил городом и что Гармодий и Аристогитон освободили Афины от его тирании. Ср. Thuc., VI, 54.

28. Herod., VII, 6, Arist. frg. 7 Rose.

29. Аналогия между греческими тиранами VI и начала V века с семейством Медичи в эпоху Возрождения во Флоренции справедлива не только в том, что касается прославления нового режима в искусстве, но и с политической точки зрения; на самом деле и тираны, и Медичи были представителями новой формы города-государства с демократическими тенденциями. Это была противоположность более аристократическому и консервативному типу полиса, в VI веке представленному в Элладе Спартой, а в Италии эпохи Возрождения — Венецией.

Список литературы

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.marketing.spb.ru/