Курсовая работа: Межнациональные конфликты и факторы, их определяющие
Курсовая работа: Межнациональные конфликты и факторы, их определяющие
Федеральное
агентство по образованию РФ
Пермский
государственный технический университет,
Кафедра
социологии и политологии
Курсовая работа
по курсу "Введение в специальность"
по теме "Межнациональные конфликты и факторы, их определяющие"
Выполнила: Емельянова Ольга,
студентка 1 курса группы С-09-1
Проверил: профессор
Слюсарянский М.А.
Пермь 2009
Содержание
Введение
1. Понятие межнационального
(этнического) конфликта
2. Факторы, определяющие содержание межэтнических
конфликтов на постсоветском пространстве
3. Социокультурный анализ осетино-ингушского конфликта
4. Нагорно-Карабахский конфликт: национальная драма и
коммунальная склока
6. Профилактика и урегулирование
межэтнических конфликтов
Заключение
Список литературы
С начала существования
цивилизации не было, пожалуй, периодов межнациональной и межрелигиозной
стабильности, особенно длительных. По вине германских нацистов межнациональные
конфликты в 20 веке достигли уровня геноцида. Но и после Второй мировой войны
проблемы межэтнических отношений оставались острыми в связи с крушением
колониальной системы и ростом национального самосознания во многих странах мира.
Вооруженные конфликты в Югославии, Нагорном Карабахе, Молдове, Южной и Северной
Осетии, Чечне оказались серьезными проблемами 90-х годов.
Почти все многонациональные
государства подвержены межнациональным трениям и конфликтам, корни которых
уходят вглубь истории. В них в сложный узел сплетаются социальные, духовные,
государственные, правовые, демографические и иные проблемы народов. Это
касается и промышленно развитых, и развивающихся стран, причем самой разной
политической ориентации, уровня экономического развития,
общественно-политического строя, государственного и конституционного
устройства, разной конфессиональной принадлежности.
Современный этап развития
постсоветского общества характеризуется коренными изменениями во всех сферах
общественной жизни. После произошедших перемен, образовавшихся различий и несовпадений
политических, правовых, экономических, национальных и других интересов между
бывшими союзными республиками и их автономными образованиями обусловили
обострение и появление новых очагов вооруженных межнациональных конфликтов. Трагические
события, произошедшие и продолжающиеся на межнациональной почве в различных
регионах бывшего союза, Советской Федеративной Республики Югославия и в
некоторых других регионах мира, относятся к числу наиболее острых и
болезненных, представляющих реальную угрозу для жизни и здоровья граждан,
территориальной целостности и даже независимости государств, охваченных
межнациональным противостоянием. [1]
Конфликты и межнациональное
противостояние могут обуславливаться различными причинами, служащими почвой для
возникновения насильственных действий конфликтующих сторон, чаще всего
несколькими, так как любой межнациональный конфликт уникален и имеет свою
специфику, что затрудняет его классифицирование.
Проблематика данной курсовой
затрагивает не только понятие и собственно факторы, влияющие на возникновение и
развитие межэтнических конфликтов, но и специфические черты некоторых из них. Курсовая
опирается на работы российских и зарубежных этносоциологов, исследовавших
проблему межэтнических конфликтов и их социальные аспекты, такие как Гулиев,
Панеш, Асанбеков, Толмач, Арутюнян, Дробижева, Антонян и другие. На основе их работ
будут сделаны выводы о том, что собой представляют собственно межнациональные
конфликты, какие факторы могут оказать влияние на возникновение и развитие межнациональных
конфликтов. Кроме того будут рассмотрены конкретные примеры конфликтов, такие
как Нагорно-Карабахский и Осетино-Ингушский, будут выделены их специфические
черты.
"Межэтнические конфликты (нередко
их называют просто этническими) стали распространенным явлением в современном
мире. По данным Стокгольмского международного института по исследованию проблем
мира в Осло, две трети всех насильственных конфликтов в середине 90-х годов
были межэтническими. Переход к демократизации в нашей стране и распад СССР
также сопровождались острыми межнациональными, межэтническими напряжениями и
конфликтами.
Один из принципиальных вопросов
для понимания таких конфликтов - вопрос об их связи с самим феноменом
этничности: является ли связь между ними сущностной, заложенной в самом
этническом многообразии человечества, или она сугубо функциональна? Если
признать истинным первый подход, то тогда ингушей и осетин, арабов и евреев,
армян и азербайджанцев следует признать "несовместимыми". Если
исходить из второго, то надо сделать вывод: не этничность составляет суть таких
конфликтов, она - форма их проявления.
В конфликтных ситуациях
обнажаются противоречия, которые существуют между общностями людей,
консолидированными на этнической основе. Далеко не в каждый конфликт бывает
вовлечен весь этнос, это может быть его часть, группа, которая ощущает на себе
или даже осознает противоречия, ведущие к конфликту. По существу конфликт есть
способ разрешения противоречий', проблем, а они могут быть самыми разными.
Функциональный подход к
пониманию конфликта характерен для большинства этноконфликтологов. В.А. Тишков
определяет межэтнический конфликт как любую форму "гражданского,
политического или вооруженного противоборства, в котором стороны, или одна из
сторон, мобилизуются, действуют или страдают по признаку этнических различий".
Из-за непонимания природы, сути
межэтнических конфликтов часто идут споры. Молдаване нередко говорят, что у них
нет с русскими конфликта, это прокоммунистический режим сопротивляется в
Приднестровье. Чеченские события многие тоже называют не межэтническим
конфликтом, а криминальным переделом собственности.
Подобные оценки появляются
потому, что, с одной стороны, приписывание коллективной агрессии, ненависти
народу унижает как достоинство отдельных людей, так и достоинство народа в
целом. А с другой стороны, такие оценки часто возникают из-за нежелания
признать, что в отношении какой-то группы допускалась дискриминация или что у
этнической группы могут быть специфические интересы.
Особенно противоречивыми были
оценки национальных движений в республиках Прибалтики, Грузии, Татарстане. Не
только общественные деятели, но и многие ученые квалифицировали их как
политические движения, причем одни - как движения за отделение от СССР, другие
- как антисоветские.
Социолог А.Г. Здравомыслов
рассматривает национальные движения, например в Прибалтике, в качестве одной из
форм межнациональных конфликтов (этот термин кроме него используют также некоторые
другие социологи, в том числе В.Н. Иванов, И.В. Лододо, А.И. Котов). Это
понятно, поскольку сами межнациональные конфликты А.Г. Здравомыслов трактует
как конфликты, "которые так или иначе включают в себя национально-этническую
мотивацию".
Межэтнические конфликты
множественны по своей природе. Даже если этнокультурные требования (язык,
образование и т.п.) демонстрируются как главные, то за ними всегда можно
обнаружить социальные интересы. В эстонском национальном движении 1987-1989 гг.
придание государственного статуса эстонскому языку служило одним из основных
требований, однако было совершенно ясно, что эстонский язык - это не только
символ престижа народа, но и средство занять ключевые места в обществе, ибо
русские в большинстве своем эстонского языка не знали. Так же воспринимались
языковые требования в Молдове, на Украине, в других государствах "нового
зарубежья" России.
Задача социологического
исследования - выявить мотивацию и реальные интересы участвующих в
межэтническом конфликте групп, их символы и ценности, проецирующиеся на
отношения между этносами. Именно поэтому для понимания и регулирования
конфликтов важно проанализировать их причины и конкретные социальные ситуации,
в которых действуют социальные группы этнических общностей." [2]
"В начале массовых
межэтнических конфликтов, в частности после событий в Алма-Ате (в 1986 г),
Якутии (1986 г), Сумгаите (1988 г), в связи с национальными движениями в
Армении и республиках Прибалтики, первые объяснения их причин в СССР ученые и
политики давали, чаще всего исходя из своих профессиональных и общественных
позиций.
По официальной версии, конфликты
явились следствием отступления от ленинской национальной политики. Но одни
видели это отступление в сталинских репрессиях, депортациях целых народов, в
декларативном характере федеративных отношений. Такая версия, по сути, давалась
на XXVIII съезде КПСС, на последнем пленуме ЦК КПСС по национальным отношениям.
Другие ученые, например В.И. Козлов,
считали, что отступление от ленинской национальной политики было допущено
тогда, когда большевики отошли от ориентации на единое централизованное
государство и согласились на федерацию с национально-государственными
образованиями.
С идеей решить национальные
проблемы путем пересмотра принципа государственного устройства, перехода к
национально-культурной автономии для всех наций как на уровне России, так и на
уровне территорий с образованием 15-20 федеративных земель выступал до 1994 г.Г.Х.
Попов (с этой идеей последняя его статья вышла в "Независимой газете"
26 января 1993 г). Однако после заключения Договора между государственными
органами Российской Федерации и государственными органами республики Татарстан
Г.Х. Попов, выступая по телевидению в "Диалоге" с Ф.К. Бурлацким,
признал, что наилучшим способом решения национальных проблем является
вариативный подход к ним, и привел в качестве примера приостановку конфликта в
случае с Татарстаном.
Как следствие прошлого режима
рассматривал межэтнические конфликты И.М. Крупник, считавший, что эти конфликты
есть "возвращенное насилие".
Кроме политических версий была
предложена модель социально-структурных изменений как основы противоречий,
приводящих к конфликтам. Ее выдвинули этносоциологи - Арутюнян Ю.В., Дробижева
Л.М. и другие авторы учебника "Этносоциология", которые считают, что
в основе межэтнической напряженности лежат процессы, связанные с модернизацией
и интеллектуализацией народов. Это процессы, без которых метрополия так же не
могла развиваться, как и регионы. Они привели к тому, что в престижных видах
деятельности нарастала конкуренция между титульными национальностями и русскими.
У многих народов к концу 70-х годов не только сформировалась полиструктурная
интеллигенция (т.е. помимо административной и занятой в сфере просвещения, как
было в основном в ЗО-бО-х годах, появилась еще и научная,
художественно-творческая, а у некоторых национальностей - и производственная),
но и сложились новые ценности и представления, в том числе о самодостаточности
и важности большей самостоятельности. Такие представления и ценности не
совпадали с теми, которые были у русских в республиках. Большинство из них
приехали сюда с установкой помогать (у многих помогали их родители), а следовательно,
они и ощущали себя по статусу выше местного населения, титульных этносов.
Данный подход предлагает одно из
объяснений, которое в ряде случаев может быть даже главным, но не для всех
конфликтов. В каких-то из них социологический параметр можно найти, изучая
процесс формирования "образа врага" вокруг этнической группы, скажем,
экономических посредников, "экономического бизнеса", как это было в
отношении турок-месхетинцев или "лиц кавказской национальности" на
городских российских рынках. Социальный "запал" конфликта может
содержать безработица, охватывающая ту или иную этническую группу в
полиэтническом сообществе. Так было, например, в Туве; потенциально эта
опасность до сих пор существует в ряде республик Северного Кавказа. Но
подобными причинами никак не объяснить национальные движения в Прибалтийских
республиках, в Грузии, на Украине. Подход к объяснению причин межэтнических
конфликтов с точки зрения социально-структурных изменений в этносах помогает
понять глубинные, сущностные причины именно таких крупных конфликтов.
В.А. Тишков считает, что в целом
"соревновательность и конкуренция в сфере трудовых отношений и
экономических взаимодействий редко когда может быть названа в числе основных
факторов крупных конфликтов".
Если говорить о мировой
социологии, то данный подход близок к объяснительной концепции конфликтов Т. Парсонса
в рамках структурно-функциональной модели, которую признавали и в чем-то
дополняли также В. Ньюман, Д. Снайдер, Ч. Тилли*, Л. Козер'". В известной
мере небезосновательным был подход С. Хантингтона", который, изучая
модернизацию традиционных обществ, фиксировал внимание на высокой политической
мобилизации в переходные периоды. Он объяснял ее тем, что урбанизация,
образование и широкая доступность информации порождают у групп, вовлеченных в
модернизационный процесс, новые потребности и представления о способах их
удовлетворения. Но реальные возможности таких обществ, в том числе
социально-экономические, растут медленнее, чем потребности людей. Правительства
не могут их удовлетворить. Отсутствие соответствующих политических институтов
затрудняет, а иногда делает невозможным выражение требований в рамках закона. Несовершенство
политической системы, неспособность ее решать противоречия ведут к конфликтам.
В книге А.Г. Здравомыслова,
которая вышла значительно позже того, как начались острые межэтнические
конфликты в СССР и на постсоветском пространстве, причины конфликтов
интерпретируются очень близко к тому, как они представлялись нам ранее. Главная
причина возникновения такого рода конфликтных ситуаций - стремление социальных
групп, вновь вовлекаемых в политический процесс, дать свою интерпретацию национальных
интересов сообщества.
Помимо
структурно-функционального подхода в объяснительных моделях причин
межэтнических конфликтов существуют также поведенческие концепции. Они не
отрицают значения социально-структурных факторов, но акцентируют внимание на
социально-психологических механизмах, стимулирующих конфликт. В рамках этих
концепций широко известна теория фрустрации агрессии (Д. Доллард, Н. Миллер, Л.
Берковиц). Напомним, что фрустрация есть состояние опасности от ущерба,
нанесенного группе, стресс, ощущаемый как препятствие в осуществлении цели,
которые, согласно данной теории, ведут к агрессии.
Социологи и политологи, изучая
реальные социально-культурные и политические ситуации, насытили эту теорию конкретным
содержанием. Так Гурр, под руководством которого было проведено
кросс-национальное исследование в 114 странах мира, показал значение в
межэтнических конфликтах относительной депривации. При этом не просто
подчеркивалась опасность депривации в связи с ухудшением условий жизни группы,
но сама она рассматривалась как разрыв между ценностями-ожиданиями людей и
возможностями.
Вспомним, как часто на бытовом
уровне, да и среди профессионалов можно слышать: вот если бы у нас не было
экономических трудностей и "все жили бы хорошо", то никаких
этнических конфликтов не было бы. Но ведь и в Канаде, и в Бельгии все живут
неплохо, а межэтнические конфликты есть.
Теория относительной депривации
в рамках концепции фрустрации обращает особое внимание на то, что к поиску
"образа врага" приводит не просто плохое материальное положение. Исследователи
переносят акцент именно на ожидания и ориентации, реализовать которые
оказывается невозможно.
Если обратиться к ситуации
Советского Союза в конце 70-х и в 80-х годах, то и там можно найти
подтверждение этой теории. Именно в тот период улучшения социальной ситуации
резко возросли потребности и ожидания народов, что сделало необходимым новый
прорыв в области общей модернизации. А вместо этого начались другие процессы: ухудшение
экономического положения в стране и нарастание политической нестабильности. Страхи
и неудовлетворенность росли у людей всех национальностей, но те, которые как
раз переживали период перехода от традиционного общества к современному,
переносили свою неудовлетворенность на Центр, на русских, которые
ассоциировались с ним.
Нереализованные ожидания часто
бывают присущи группам, которые располагают интеллектуальным потенциалом, богатством,
но не имеют соответствующего их представлению о себе высокого престижа и
социального статуса. Г. Донски обратил внимание на то, что такие статусные
несоответствия создают сильно фрустрированное большинство внутри группы и
стимулируют конфликты. Ситуация в Карабахе, где армяне были более образованной
группой и имели больший достаток, но не были допущены во властные структуры в
той мере, в какой они считали справедливым, создавала у них постоянное чувство
ущемленности, неуверенности, несправедливости.
Отказ группе в удовлетворении ее
базовых потребностей, включая потребности в идентичности и безопасности,
вызывает "страх уничтожения" группы, и это, по мнению Гурра, делает
этнические конфликты постоянным и неизбежным элементом социально-политической
системы. Исходя из этого, даже предпринимались попытки создания списков "меньшинств
риска", которые не только ощущают систематическую дискриминацию, но уже и
предпринимали политические действия ради того, чтобы отстоять свои интересы
перед государствами, претендующими на управление ими.
В доказательство
несостоятельности данной объяснительной концепции обычно приводят следующие
аргументы:
1) этнические группы не являются
настолько сплоченными, чтобы все время бороться за идентичность. Противоречия
внутри групп бывают не менее разрушительными, чем между группами;
2) "инициируют насилие не
те группы, которые больше всего обездолены с точки зрения "базовых
потребностей"; зачинщиками подавления "других" являются группы (точнее,
представители их элит), которые обладают титульным статусом и хорошо развитыми
культурными институтами";
3) полевые исследования и другие
данные по этничности в состоянии конфликта не подтверждают тезис о глубоко
укоренившемся межэтническом отчуждении и ненависти;
4) опасно применять тезис, который
делает легитимным понятие "насилие из-за групповых потребностей".
Вопрос о роли элит - один из
ответственнейших при интерпретации причин конфликтов. Он органичнее всего
вмонтирован в концепцию коллективного действия, которая в историко-социологическом
и политическом аспектах разработана в трудах Ч. Тилли и его соавторов.
Концепция коллективного действия
заслуживает серьезного внимания при объяснении межэтнических конфликтов. Главным
в ней является обоснование первенствующего значения коллективных интересов,
которые побуждают людей действовать во имя них, выбирая те или другие формы
действий. Не фрустрации, а "наложение коллективного интереса на
возможность его достижения" рассматривается как механизм, формирующий
действия. Борьба между группами ведется не вообще, а по поводу конкретных
вопросов". По мнению Тилли, в наибольшей мере мобилизуют людей вопросы
политической жизни, связанные с борьбой за власть.
Одним из первых среди
отечественных специалистов о феномене власти в этнических конфликтах заговорил
В.А. Тишков. "Именно вопрос о власти, о гедонистических стремлениях
элитных элементов в обществе к ее обладанию, о ее связи с материальным
вознаграждением в форме обеспечения доступа к ресурсам и привилегиям является
ключевым для понимания причин роста этнического национализма и конфликтов",
- писал он уже в 1993 г.
Этому вопросу очень большое
значение придавали и политики, в частности Р.Г. Абдулатипов и С.М. Шахрай. И
все же конфликтологи понимают, что и данный подход не лишен определенной
слабости: он не позволяет объяснить массовой мобилизации, интенсивности чувств,
группового стремления к реализации целей.
В средствах массовой информации
по отношению к этнической элите нередко употребляются термины "этнические
предприниматели", "этнические активисты", "манипуляторы".
Часто эти эмоциональные оценки дают люди, которые устали от конфликтов,
переживают за группы, вовлеченные в них и страдающие от насилия. Но бывает, что
такие стереотипы намеренно насаждаются, дабы "закрыть глаза" на
реальные противоречия в обществе.
Этническое "манипулирование"
нельзя понять без изучения всего комплекса причин, процессов и условий
протекания конфликтов. Как справедливо подчеркивают А.А. Попов и В.Н. Стрелецкий,
"манипуляции опасны тогда, когда существуют некие предпосылки для того,
чтобы они увенчались успехом"; "такие предпосылки должны быть
актуализированы, операционально сориентированы, морально легитимизированы".
Абсолютизация роли элиты в борьбе за власть как источнике конфликтов
дискредитирует концепцию и порождает мифы.
Анализируя этнические конфликты
в Российской Федерации и странах ближнего зарубежья, коллектив Центра
этнополитических и региональных исследований под руководством Э.А. Панна считал
целесообразным выделить исторические причины возникновения и эскалации
конфликтов. К ним были отнесены несправедливости административно-политической
иерархии народов (союзные, автономные республики, автономные области, округа и т.д.);
произвольная перекройка границ национальных образований; депортации народов.
Как результат насилия
рассматривается и несбалансированность преобразований общества, когда
социальное и экономическое неравенство, конкуренция на рынке труда, земли и
жилья перерастают в межэтнические конфликты. Такова, по мнению ученых, природа
конфликтов-бунтов - ферганских (1988 г), душанбинских (1990 г), ошекских (1991
г) и других подобных событий. Чаще всего этническая общность, "подвергшаяся
нападению", выступала в роли "козла отпущения".
Переход к демократизации,
сопровождавшийся борьбой в обществе старых и новых политических элит, стал
детонатором, который в полиэтническом обществе привел к тому, что борьба "приобрела
этнополитическую окраску". К обострению этнополитических конфликтов
приводили неумелые, непоследовательные шаги по преобразованию государства в реальную
федерацию, попытка силой остановить дезинтеграционные тенденции в республиках (тбилисские
события 1989 г., бакинские 1990 г., вильнюсские 1991 г).
Некоторые конфликты
рассматриваются как следствие распада СССР, когда в отделившихся республиках в
борьбу "за свою долю политического и территориального наследства" вступили
бывшие автономии или желавшие ее получить (Абхазия, Южная Осетия, Гагаузия в
Грузии, Приднестровье в Молдове, Карабах в Азербайджане).
Э.А. Паин, А.А. Попов и другие
участники коллектива видят причину конфликтов и в целенаправленных действиях
политиков по разжиганию конфликтов. Они приводят примеры использования
оппозицией конфликтов для захвата власти (так действовали в борьбе с Э.А. Шеварднадзе
сторонники 3. Гамсахурдия в Грузии, провоцируя эскалацию конфликта в Южной
Осетии). Они также считают, что конфликты используются как средство удержания
власти. Так, когда радикально-националистическая оппозиция в Молдове выступала
за решительные военные действия против Приднестровья, президент республики
выбрал тактику действий "на опережение".
Для социологов важен еще один
фактор, отмеченный Э.А. Паиным и его коллегами, которые назвали его "инерционным",
- растущая взаимная отчужденность народов. Этнофобии и ксенофобии,
предубеждения и ненависть к врагу, усиливающиеся в широких слоях населения
вследствие вооруженных конфликтов, становятся настолько сильными, что оказывают
давление на власть, снижая ее готовность к диалогу и урегулированию конфликтов
в будущем.
Таким образом, понять причины
конфликтов, исходя из какой-то одной теории, нельзя потому, что, во-первых,
каждый конфликт имеет свою специфику, а во-вторых, казуальные основы их могут
меняться в ходе эскалации конфликтов, особенно если они затяжные.
При значительном разнообразии
объяснительных моделей конфликтов адекватность выбора конкретной модели зависит
от типа того конфликта, который мы собираемся изучать." [3]
На сегодняшний день на Северном
Кавказе существуют множество "горячих точек", порожденных этническими
конфликтами, угрожающие существованию народов, порождающие опасные
разрушительные процессы. Многие из конфликтов до сих пор находятся в стадии
вооруженного нападения. Один из таких конфликтов произошел между Осетией и
Ингушетией.
"Во время Гражданской войны
осетины, кроме состоявших в терском казачестве, в основном заняли нейтральную
сторону, казаки в основном заняли сторону белых, ингуши - красных. В связи с
последним, при образовании Горской АССР, ингуши получили значительное
количество прежде населенных казаками земель, а также ряд осетинских селений (Чми,
Ларс, Балта), причем значительное количество казаков и осетин было оттуда
выселено. Территория нынешнего Пригородного района на тот момент входила в
состав Ингушской автономной области и заселена была, в основном, ингушами.7
марта 1944 года, после депортации чеченцев и ингушей в Казахстан и Сибирь,
район был передан Северо-Осетинской АССР и заселён осетинами. В значительной
степени это были осетины, насильно выселенные из Казбегкского района,
переданного Грузии. В 1956 году Чечено-Ингушская АССР была восстановлена, но в
иных границах - Пригородный район остался в составе Северной Осетии." [3] И
на сегодняшний день конфликт остается неурегулированным, так как крайне сложно
разобраться, чья правда и кому эта территория принадлежит по праву.
В 1996 году был проведен
социологический опрос населения во Владикавказе (Северная Осетия), Пригородном
районе (Северная Осетия) и в Назрани (Ингушетия), на основе которого был
проведен социокультурный анализ осетино-ингушского конфликта и получены выводы,
представленные ниже.
"1. Тип социальных
отношений, в рамках которого происходит конфликт.
Чтобы идентифицировать характер
общества, в котором формируется и осуществляется поведение группы,
рассматривались три типа социальных отношений - отношения иерархии, конкуренции
и сотрудничества.
С этих позиций, нынешнее
общество представляется респондентам в следующем виде (в %):
Как мы видим, обе конфликтующие
общины не менее чем на одну треть (осетины жестче) ориентированы на отношения
иерархии и подчинения: большинство ингушской общины (54%) видит свое общество
как основанное на началах сотрудничества и взаимопомощи, то осетинская община
оценивает уровень сотрудничества почти на половину ниже (29%), придавая
одновременно настолько же большее значение отношениям конкуренции и борьбы (32%);
Таким образом, наиболее высокая
степень конкуренции и борьбы групп продолжает оставаться на местном уровне
конфликта.
2. Индекс социокультурного
развития конфликтующих групп.
ИСКР, измеряющий уровень
цивилизационного развития группы на основе ценностной ориентации личности,
подтверждает, что:
организация ингушского и осетинского
обществ имеет разную социальную структуру;
Ингушская община значительно
больше сохраняет элементы родового (дотрадиционного) строя, осетинское же
общество имеет общинную природу;
Из этого следует, что осетинская
"традиционность" органичнее вписывается в российскую
государственность.
3. Уровень социальной
пассивности/активности.
Уровень социальной
пассивности/активности выражает ориентацию личности, с одной стороны, на "социальную
справедливость", а с нею - на ее зависимость от государства, с другой стороны,
на самостоятельное удовлетворение своих базисных потребностей - на восприятие
стратегии развития.
Результаты опроса позволяют так
оценить уровень социальной пассивности/активности конфликтующих групп (в %):
Большая "активность" ингушской
общины, особенно ее элиты, объясняется, пожалуй, более быстрым процессом
социально-экономического развития этой группы, выражающимся, в частности, в
продолжающейся организации в Ингушетии собственной государственности и зоны
экономического благоприятствования;
4. Базовая модель конфликтного поведения
групп.
Ориентация на базовую модель
конфликтного поведения определялась в контексте цивилизационного развития - ценностной
склонности личности к:
1) избеганию конфликта (-5);
2) гегемонистскому поведению (0);
3) статусному поведению (+5) или
4) ролевому поведению (+10).
Результаты опроса показывают, в
какой мере конфликтующие группы склонны к выбору тех или иных моделей
конфликтного поведения:
как осетинская, так и ингушская
общины в целом склонны к гегемонистской модели поведения - к "победе"
и "борьбе" с использованием насилия, т.е. они постоянно создают
взаимную угрозу возвращения конфликта в вооруженную стадию;
вместе с тем сохранение в
ингушском обществе элементов родового (дотрадиционного) строя проявляется в
склонности этой группы опираться на стратегию избегания конфликта - на разрыв
дистанции с осетинской группой в Пригородном районе за счет создания
социально-экономических и политических условий для их раздельного существования;
элита осетинской общины,
играющая ключевую роль в решении конфликта, как показывает ее ИСКР (+3,91) и
соответствующий ему параметр модели поведения (+4,02), находится где-то на
этапе перехода от идеологической фазы модернизации (по нашей методике - от 2,5
до 4,0 условных единиц развития) к политической фазе (от 4,0 до 6,0 единиц) и
поэтому она обладает достаточным цивилизационным ресурсом для принятия
политического решения, основанного на статусной модели поведения, которая
потенциально ориентирована на стратегию "урегулирования” - на отказ от
"победы" и "борьбы" в пользу "преобладания" и
"игры".
5. Шкала
авторитарности/либеральности.
Для определения шкалы
авторитарности/либеральности предлагался вопрос с двумя альтернативными
ответами, первый из которых идентифицировал авторитарный тип личности, а второй
- либеральный тип.
Результаты опроса выглядят
следующим образом (в %):
соотношение между авторитарно и
либерально ориентированными личностями в обеих общинах, как и в случае
измерения уровня пассивности/активности, зеркально (до наоборот) не совпадает с
общероссийскими показателями, однако, если судить по внутреннему конфликту, то
оно подтверждает более выраженную склонность осетинской общины к авторитарным и
силовым методам решения конфликта.
6. Уровень поддержки выбранных
сторонами стратегий решения конфликта.
Респондентам было предложено
либо выбрать одну из официальных альтернатив - сохранение Пригородного района в
составе РСО-А или его возвращение в РИ, либо высказаться за третий вариант
решения конфликта.
Результаты опроса таковы (в %):
здесь явно прослеживается
большая сплоченность осетинской группы вокруг официальной позиции своего
руководства, тогда как у ингушской группы, особенно в Пригородном районе,
наблюдается некоторая вариантность перспектив решения конфликта;
из третьих вариантов решения
конфликта, приведенных в ответах осетинской группы, упоминаются: возвращение
территории района казакам (их прежним хозяевам); истребление ингушского народа
Пригородного района; изгнание ингушей с территории РСО-А; предоставление
ингушам права проживания в составе РСО-А; приведение законов субъектов РФ по
территориальным вопросам в соответствие с законами России; компромисс сторон; необходимость
переговоров;
ингушская община же
сформулировала третий вариант таким образом: федеральное правление; совместная
юрисдикция в районе двух республик с образованием свободной экономической зоны;
предоставление району статуса отдельного субъекта РФ; решение проблем за столом
переговоров." [4]
Таким образом, можно сделать
выводы о том, что обе общины предрасположены к возвращению вооруженного
конфликта, к гегемонии, к "победе" и "борьбе" с
использованием насилия, то есть вопрос о взаимной угрозе остается актуальным. Но
осетинская община, по результатам исследования, более склонна к конкуренции и
силовым методам решения конфликта, нежели более активные, склонные к
сотрудничеству ингуши, готовые признать Пригородный район территорией общей
юрисдикции или даже отдельным субъектом. Но все же эти данные отражают лишь
субъективные мнения людей, а отнюдь не политику самих государств.
Великие конфликты между нациями
подчиняются, в основном, той же логике, что и "маленькие" конфликты
между семьями или индивидами. Дмитрий Фурман в своей статье "Карабахский
конфликт: национальная драма и коммунальная склока" проводит параллели между
карабахским конфликтом и ссорой соседей в коммунальной квартире. По его мнению,
это не упрощение, так как коммунальная склока - тоже трагедия, люди тут тоже
мучают друг друга, обманывают, накапливают раздражение (не столько на соседа,
сколько на всю судьбу, на тяжелую жизнь, своеобразным символом которой является
сосед). Борьба наций - "масштабнее" физически, но вовсе не "глубже",
не "умнее". Она трагичнее количественно, а не качественно. Ссора
между соседями может иметь очень глубокие основания: если начинать разбираться
в их биографиях, психологиях и т.д., то здесь также сложно добраться до "исторической
правды" - кто первый начал, сознательно ли спровоцировал сосед А соседа Б,
ставя свою кастрюлю на его конфорку, или просто не подумал, и действительно ли
эта конфорка искони и по праву принадлежит соседу Б.
Скандал всегда имеет какую-то
конкретную и рациональную причину: кастрюли не на той конфорке, соседских кур,
залезших в чужой огород и т.д. участники конфликта удовлетворяются этими
причинами и фокусируются на них. Но трезвое размышление обязательно покажет,
что конкретная и рациональная причина не способна объяснить вспыхнувшей ссоры. Конкретная
причина в таких случаях - это скорее предлог, предлог, ставший символом,
структурировавшим сложнейшие психические процессы.
В карабахском конфликте мы видим
то же не соответствие внешних формальных и "проговариваемых" причин и
причин глубинных, " не проговариваемых" и даже не осознаваемых. Внешне
все представляется несложным. Есть Нагорно-Карабахский автономный округ,
большинство населения которого составляют армяне и которая территориально
фактически примыкает к Армении, но входит в состав Азербайджана. Армяне - и
карабахские, и не карабахские - считают, что это несправедливо, и на рубеже
1987-1988 годов начинается массовое движение армян за передачу НКАО от
Азербайджанской ССР Армянской ССР. Далее разворачивается цепь событий,
приведших к теперешней ситуации, когда нет уже ни Азербайджанской ССР, ни
Армянской ССР, но есть независимые Армения и Азербайджан, ведущие
полномасштабную, с применением танков и авиации, войну, в ходе которой убито и
бежало или было изгнано из родных мест и в Армении, и в Азербайджане
значительно больше людей, чем все население Нагорного Карабаха. Роль
первоначальной и формальной причины здесь совершенно аналогична роли прихода
соседских кур в огород, повлекший за собой поножовщину.
Сам по себе факт компактного
проживания армян в Азербайджане на примыкающей к Армении территории не может
быть необходимым и достаточным объяснением конфликта, так как есть громадное
количество примеров, когда ситуация аналогичная - а конфликта нет. У
карабахских армян, правда, были еще и многочисленные претензии к Баку (трудности
с приемом ереванского телевидения, невнимательное отношение Баку к армянским
историческим памятниками т.д.). Но совершенно несомненно, что положение армян в
Карабахе было лучше и они обладали большими правами, чем, например,
азербайджанцы, так же давно и компактно проживавшие в Армении, в Зангезуре, как
армяне в Карабахе, но никакой автономии не имевшие. Но, тем не менее, никакого
движения за присоединение к Азербайджану не создали.
Закавказье - это довольно тесное
"общежитие", в котором по воле судьбы оказались соседями народы с
очень разными культурами и разным прошлым. Армяне и азербайджанцы культурно и
психологически отличаются друг от друга не меньше, чем отличались оказавшиеся в
коммуналке семьи потерявших все и измученных дворян и семьи только что
перебравшихся в город крестьян.
Армяне - народ с очень древней и
оригинальной культурой, его религия - особая ветвь христианства. Когда-то очень
давно существовали армянские царства, но они погибли и вот уже многие столетия
история армян - история народа без государства, окруженного чуждыми
мусульманскими народами и подчиненного им. Естественно, что у этого народа -
сильное ощущение несправедливости, комплекс культурного превосходства над
соседями и одновременно - страха над их превосходством и физической силой,
острое ощущение униженности своего положения. Такой народ - "трудные
соседи", но азербайджанцы, никогда не бывавшие в их "шкуре", искренне
удивляются, чего же этим соседям не хватало и для чего они все это затеяли.
У азербайджанцев иная культура и
психология. Они не переживают комплекса униженности и страха окруженности
врагами, у них значительно меньшее чувство уникальности вследствие
принадлежности к громадной мусульманской и тюркской общностям. Они относительно
легко принимают реальность, уходя в "быт", в интересы семей и
локальных общностей. Их иррациональность заключается в быстрых эмоциональных
переходах от судорожной активности к "опусканию рук", принятию
реальности такой, какая она есть.
Конфликт возник именно в
1987-1988 годах вследствие ослабления российского контроля и перспективы его
полной ликвидации. Страх армян, страх свободы, когда свободен будешь не только
ты, но и твой сосед, который может впоследствии оказать на тебя и твою историю
давление, - со страшной силой устремился наружу.
Направлен был конфликт именно на
азербайджанцев, так как, во-первых, они относительно более слабы, наиболее
этнически близки к туркам, устроившим резню в 1915 году (воевать с турками
армяне не могли: Турция - потенциально сильная страна, входящая в НАТО); во-вторых,
Карабах получил от Москвы в 20-е годы статус автономной области, в отличие от
азербайджанцев, проживающих в Армении, что позволило армянам выдвигать свои
"особые" права на карабахские земли; в-третьих, в борьбе с
Азербайджаном армяне могли рассчитывать на поддержку влиятельных сил во всем
СССР и даже во всем мире. Вдобавок, армяне - христианский, почти западный
народ, в отличие от азербайджанцев, мусульман, потенциальных "фундаменталистов".
Нереализованные ожидания часто
бывают присущи группам, которые располагают интеллектуальным потенциалом,
богатством, но не имеют соответствующего их представлению о себе высокого
престижа и социального статуса. Г. Донски обратил внимание на то, что такие
статусные несоответствия создают сильно фрустрированное большинство внутри
группы и стимулируют конфликты'*. Ситуация в Карабахе, где армяне были более
образованной группой и имели больший достаток, но не были допущены во властные
структуры в той мере, в какой они считали справедливым, создавала у них
постоянное чувство ущемленности, неуверенности, несправедливости.
Накопившееся у армян общее
недовольство своей судьбой, своей историей в ситуации резкого ослабления
внешнего контроля приняло наиболее естественную, "удобную" форму
борьбы за Карабах. И, очевидно, именно потому, что весь накопившийся "конфликтный
потенциал" уходит в русло борьбы с азербайджанцами, ряд других конфликтов
не состоялся. Не произошло масштабного армяно-грузинского конфликта, у армян
сложились хорошие отношения с Ираном, и даже началось что-то нечто вроде
диалога с главным историческим врагом - Турцией.
Конфликтный процесс на Юге
России.
Понятие "Юг России" стало
широко распространятся вместо привычного - "Северный Кавказ".
В рамках Программы фундаментальных
исследований Президиума РАН "Адаптация народов и культур к изменениям
природной среды, социальным и техногенным трансформациям" осенью 2006 г. был
проведен экспертный опрос. Эксперты рассмотрели конфликтогенные факторы,
действовавшие на Юге России в конце 90-х годов и в 2001-2006 годах и, на основе
полученных данных, попытались определить конфликтный потенциал Юга России в
середине первого десятилетия XXI века, спрогнозировать и оценить новые угрозы и
риски стабильности региона, специфичные для второй половины этого десятилетия,
и пришли к следующим выводам.
По их мнению, в 1990-е годы
факторами, сильнее всего влияющими на развитие конфликтов в данном регионе,
являлся исторический фактор (нациестроительство в регионе в 1920-1930-е гг., депортации
периода Великой Отечественной войны задели национальную память, уважение к
предкам народов Северного Кавказа, попытались разорвать многовековую связь с
историей, чего народы не смогли стерпеть;
2) политика центральных органов
власти в 1990-е гг. была провальной по отношению к данному региону, так как
колонизация Кавказа XIX века, массовые репрессии и депортация народов первой
половины XX века, дискриминация в постдепортационный период запустили механизмы
возникновения конфликтов, а политика 1990-х гг. не учла данных особенностей
конфликтных процессов. Например, с точки зрения ряда экспертов, войны в Чечне
могло бы и не быть, если бы в политике Центра в отношении Чечни тщательнее
учитывался прошлый российско-чеченский опыт. Обострение этнополитического конфликта
в Карачаево-Черкесии, имеющего длительную предысторию, включая депортацию
карачаевцев, упразднение их автономии в годы Великой Отечественной войны и т.д.,
непосредственно было обусловлено провалами национальной и федеративной политики
России в 1990-е гг., непониманием сути происходящих в те годы в регионе
процессов.
В 2001-2006 гг. центральное место
среди факторов эксперты выделили следущие:
1) особенности развития экономики
в данном регионе повлияли на конфликтогенность. Массовая безработица, демодернизация
экономики и преобладание архаичных форм ведения хозяйства, слабое развитие
социальной сферы, дотационный характер многих регионов предполагали
неудовлетворенность населения и как следствие - агрессивность, новый передел собственности,
затрагивающий интересы новых и старых этнополитических элит чреват осложнениями
межклановых отношений;
2) политика центральных органов
власти по смене высшего звена федеральной элиты России в ходе выборов, по
мнению экспертов, может обострить ситуацию на Северном Кавказе в будущем;
3) национально-территориальное
устройство Юга России предполагает тесное соседство нескольких народов,
культур, религий, внешне и внутренне сильно отличающихся, имеющих разные
ценности, модели поведения и ритуалы, что часто приводит к недопониманию друг
друга народами и, как следствие, к конфликтам.
Данные конфликтогенные факторы
специфичны для Юга России, и не могут быть перенесены по аналогии для
объяснения межэтнических конфликтов в других регионах.
"На развитие межэтнических
конфликтов влияют не только причины, приводящие к ним, но и другие
обстоятельства: во-первых, то, насколько широко они разрастаются, какое
охватывают пространство (при этом имеется в виду не просто территория, что
важно особенно для насильственных конфликтов, а именно какая это территория - равнинная,
горная, лесистая, болотистая и т.д.); во-вторых, население какого типа
поселений вовлечено в конфликт - большого города, малого города, поселков и т.д.
Имеют значение также интенсивность и время развития конфликта, поскольку,
например, чем затяжнее конфликт, тем сложнее выходить из него.
И, конечно, немалую роль играет
то, какого типа субъекты вовлечены в конфликт. Как показали события на
постсоветском пространстве, это могут быть и достаточно массовые
этнонациональные движения типа тех, что наблюдались в республиках Прибалтики,
Армении, Грузии, и локальные столкновения численно небольших групп.
От всех этих обстоятельств
зависят возможности и способы регулирования конфликтов.
Методом ослабления конфликта
является деконсолидация сил, участвующих в конфликте, с помощью системы мер,
которые позволяют отсечь (например, путем дискредитации в глазах общественности)
наиболее радикальные элементы или группы и поддержать силы, более склонные к
компромиссам, переговорам.
Важно в процессе регулирования
конфликта исключить воздействие факторов, способных консолидировать ту или иную
конфликтующую сторону. Таким фактором может быть применение силы или угроза ее
использования. Опыт Чеченского конфликта очень наглядно продемонстрировал это.
Приемом торможения конфликтов
является использование широкого спектра санкций - от символических до военных. В
ситуациях, когда военные операции шли на территории государств "нового
зарубежья", а вооруженные силы и военная промышленность официально перешли
под юрисдикцию России, она использовала в качестве меры воздействия дозирование
или прекращение поставок вооружения, боеприпасов, горюче-смазочных материалов
воюющим сторонам.
Однако были случаи, когда
санкции приводили к ожесточению насилия, "работали" на экстремистские
силы, а страдали от них те, кому меньше всего хотели причинить вред. Так было с
угрозами этнополитических санкций в адрес республик Прибалтики, Украины.
Вооруженное вмешательство
считается допустимым только в одном случае: если в ходе конфликта, принявшего
форму насильственных столкновений, имеют место массовые нарушения прав человека.
При вооруженном вмешательстве
окончательное решение, согласно международной практике, принимает президент. При
этом, как показывает мировой опыт, должна быть уверенность, что на стороне
использующих силу есть ее безусловное преимущество и что быстрое прекращение
насильственных столкновений возможно. Если вооруженные силы используются на
территории других государств, то обязательно требуется заручиться санкциями
международных организаций.
Как правило, наиболее эффективен
прерыв конфликта. Данный способ ослабления конфликта позволяет расширить
действие прагматических подходов к его регулированию. И еще, что тоже очень
важно, в результате этого меняется эмоциональный фон конфликта, снижается накал
страстей, идут на спад психозы, ослабевает общая консолидированность групп в
конфликте.
Особые правила существуют и в
переговорном процессе. Для того чтобы добиться успеха, его важно прежде всего
прагматизировать. Прагматизация переговоров состоит в разделении глобальной
цели на ряд последовательных задач. Обычно стороны бывают готовы заключить
договоренности по жизненно важным потребностям, по поводу которых и
устанавливаются перемирия: для захоронения погибших, обмена пленными. Затем
переходят к наиболее актуальным экономическим, социальным вопросам. Политические
вопросы, особенно имеющие символическое значение, откладывают и решают в последнюю
очередь. Если ясно, что в данный момент решить их невозможно, то используют
тактику так называемых "отложенных решений". Подобный прием принес
успех и в Приднестровье, и в Южной Осетии.
Бывают случаи, когда переводу
конфликта в стадию переговоров мешает личностная позиция лидеров.
Переговоры должны вестись таким
образом, чтобы каждая сторона стремилась найти удовлетворительные ходы не
только для себя, но и для партнера. Как говорят конфликтологи, надо сменить
модель "выигрыш-проигрыш" на модель "выигрыш-выигрыш". Каждый
шаг в переговорном процессе следует закреплять документально.
Полезным считается участие в
переговорах посредников и медиаторов. В особо сложных ситуациях легитимацию
договоренностям придает участие представителей международных организаций.
Урегулирование конфликтов - это
всегда очень сложный процесс, граничащий с искусством. Намного важнее не
допускать развития событий, приводящих к конфликтам. Сумма усилий в этом
направлении определяется как предупреждение конфликтов.
В процессе регулирования
конфликтов этносоциологи выступают экспертами для выявления и проверки гипотез
о причинах конфликта, для оценки "движущих сил", массовости участия
групп при том или другом варианте развития событий, для оценки последствий
принимаемых решений. Но главное - именно они могут представить основную базу
информации для предупреждения конфликтов." [2]
Изучение межэтнических
конфликтов является, несомненно, очень важной и необходимой задачей для
социологии и других наук, так как, изучив причины конфликта, мы сможем найти
пути их урегулировать и не допустить в будущем.
Эксперты как причины
возникновения этнического конфликта на постсоветском пространстве выделяют не
только исторические причины, такие, как несправедливость
административно-политической иерархии народов (союзные, автономные республики,
автономные области, округа и т.д.); произвольная перекройка границ национальных
образований, но и другие факторы.
Среди политических факторов
рассматриваются распад СССР, когда в отделившихся республиках в борьбу за
собственную независимость вступили бывшие автономии или желающие её получить; отступление
от ленинской политики, выраженное в сталинских репрессиях, депортациях целых
народов, в декларативном характере федеративных отношений.
Процессы, связанные с
модернизацией и интеллектуализацией народов, которые привели к тому, что в
престижных видах деятельности и нарастала конкуренция между титульными
национальностями и русскими, претендующими на привилегированные и престижные
места, в том числе во власти.
Поведенческие концепции
дополняют данные социально-структурные факторы теорией фрустрации агрессии (к
поиску "образа врага", к агрессии приводит постоянное состояние
опасности от ущерба, нанесенного группе) и теорией относительной депривации (акцент
делается не на материальное положение, а именно на ожидания и ориентации этноса,
реализовать которые невозможно). Концепция коллективного действия обосновывает
главенствующее значение коллективных интересов, заставляющих людей действовать
во имя них, а не из-за собственных побуждений. Чаще всего такими интересами
выступают политические вопросы, связанные с борьбой за власть.
Переход к демократизации,
сопровождающийся борьбой старых и новых политических элит, также может стать
причиной того, что в многонациональном обществе разовьется межэтнический
конфликт, тем более что иногда политики действуют целенаправленно на их
разжигание, используя подобные конфликты как средство удержания власти.
Конфликты часто "расслаиваются",
поэтому для прогнозирования, предупреждения и разрешения этнических конфликтов
важно установить не только их причины, но и увидеть многообразие всех факторов,
его составляющих.
Конфликты не похожи один на
другой и, следовательно, однозначного пути для урегулирования различных
конфликтов нет, в разных частях мира не могут быть решены, используя только
один и тот же метод. Конфликт зависит от двух составляющих: обстоятельства и
конфликтующих сторон. Следовательно, разрешение этого конфликта надо искать
именно в этих двух факторах.
Конфликт никогда не бывает
статичным. Он постоянно развивается фактически по всем параметрам. Сам факт
развития, изменения конфликта открывает возможности для его урегулирования. Именно
в силу появления новых аспектов в отношениях между сторонами-участниками
конфликта они могут прийти к согласию, которое еще вчера казалось невозможным. Таким
образом, если конфликт не урегулируется в данный конкретный момент, то это не
означает, что он вообще не подлежит урегулированию. Суть урегулирования как раз
и заключается в том, чтобы изменить ситуацию и сделать возможным нахождение
мирного взаимоприемлемого решения.
Двадцатый век не дал
универсального рецепта решения таких конфликтов. Единственно, что стало
очевидным, - эти конфликты не имеют решения, если не достигнуто согласие между
непосредственными сторонами конфликта. Третья сторона может выполнять либо роль
посредника, либо - гаранта. А условием мирной трансформации конфликта может
быть только отказ от применения силы, именно потому, что в конечном итоге нужна
готовность к устранению ненависти между конфликтующими сторонами.
1.
Антонян Ю.М., Давитадзе М.Д. Этнорелигиозные конфликты: проблемы,
решения. - М., 2004.
2.
Арутюнян Ю.В. Этносоциология, М., 1998. C.229.
3.
Арутюнян Ю.В. Этносоциология, М., 1998. С.231.
4.
http://ru. wikipedia.org/wiki/Осетино-ингушский_конфликт
5.
Скакунов Э.И. Социокультурный анализ Осетино-ингушского конфликта // Социологические
исследования, 1997, №7.
6.
Арутюнян Ю.В. Этносоциология, М., 1998.255.
7.
Авксентьев А.В., Авксентьев В.А. Этнические проблемы современности и
культура межнационального общения/Учебное пособие под ред. проф. В.А. Шаповалова/.
- Ставрополь, 1993.
8.
Авксентьев В.А., Гриценко Г.Д., Дмитриев А.В. Динамика регионального
конфликтного процесса на Юге России (экспертная оценка) // Социологические
исследования, 2007, №9.
9.
Государственная политика России в конфликтных зонах (аналитические
материалы). Центр этнополитических и региональных исследований. М., 1994.
10.
Гулиев М.А. Этноконфликтология (учебный курс). - Москва-Ростов-на-Дону,
2007
11.
Дробижева Л.М. О новом мышлении в межнациональных отношениях // Что
делать? В поисках идей совершенствования межнациональных отношений в СССР. М., 1989;
ее же. Русские в новых государствах. Изменение социальных ролей // Россия
сегодня: трудные поиски свободы. - М., 1993.
12.
Дробижева Л.М. Этнические конфликты // Социальные конфликты в меняющемся
российском обществе (детерминация, развитие, разрешение) // Полис. - 1994. - №2.
- С.109
13.
Дробижева Л.М. Этнополитические конфликты. Причины и типология (конец
80-х - начало 90-х гг.) // Россия сегодня. Трудные поиски свободы. М., 1993. С.
227-236.
14.
Здравомыслов A.Г. Межнациональные конфликты в постсоветском пространстве.
- М., 1997.
15.
Здравомыслов А.Г. "Социология конфликта". - М.: Аспект Пресс,
1996
16.
Кузнецов В.А., Чеченов И.М. История и национальное самосознание (проблемы
современной историографии Северного Кавказа). Владикавказ, 2000.
17.
Паин Э.А., Попов А.А. Межнациональные конфликты в СССР // Советская
этнография. 1990. № 1.
18.
Панеш Э.Х. Этническая психология и межнациональные взаимоотношения: Взаимодействие
и эволюция. СПб., 1996;
19.
Попов А.А. Причины возникновения и динамика развития межнациональных
конфликтов в пост-СССР. Тезисы доклада в Московском Центре Карнеги. 1996. С.4;
20.
Стрелецкий В.Н. Этнотерриториальные конфликты в постсоветском
пространстве: сущность, генезис, типы. Доклад, представленный в Московском
Центре Карнеги. 1996. С.7.
21.
Чернявская А.Г. Психология национальной нетерпимости // Фурман Д. Карабахский
конфликт: национальная драма и коммунальная склока. Минск, 1998.
|
